Это был 2015 год… До спецоперации оставалось семь лет. Это реальная история моего ученика… Тогда ещё никто предположить не мог, что борьба за нашу идентичность, язык, культуру, нашу независимость и наш народ будет долгой…
Ночной звонок окончательно оборвал сон Светланы. Было уже два часа, значит, ей удалось поспать всего полтора… И мысли опять завертелись, закружились… Где и когда она просмотрела своего сына? Ведь рос таким послушным, правильным мальчиком. Муж часто даже укорял её за излишне мягкое, по его мнению, воспитание сына. В школе одноклассники не то чтобы посмеивались над ним за неумение и нежелание быть компанейским, но как-то сторонились Алёшки, обзывая за глаза тюфяком. В конфликты Алёшка не вступал, с уроков не сбегал, за девчатами в школе не ухаживал и не курил. Девчонки тоже снисходительно вертели пальцем у виска, если речь в разговоре заходила о нём.
После 11 класса он поступил в университет, в котором тоже не был замечен чем-то примечательным, разве что учился, как и в школе, хорошо, но особой дружбы с однокурсниками не водил, хотя именно однокурсники к нему часто обращались за помощью. Алёшка прекрасно разбирался в компьютерах, легко составлял программы, поэтому к концу последнего курса его уже пригласили в очень уважаемую фирму с весьма приличной зарплатой.
Женился он неожиданно для всех, знавших его, на очень красивой дочери известного в городе чиновника и через два года стал отцом двух прелестных девчушек. У молодой семьи была просторная квартира, устоявшийся быт…
Известие о том, что Алексей ранен под Донецком, оглушило мать своей неправдоподобностью, несовместимостью с тем, что она знала о собственном сыне, который и в армии-то не был по причине заболевания. То, что ей сообщила сейчас невестка, никак не укладывалось в сознании матери, которая с удивлением и ужасом обнаружила, что не знала, чем интересуется её сын в последнее время, какими интересами, кроме семейных, он ещё занят, что, вообще, могло случиться такого в его жизни, о чём они, мать и отец, не знали?
Невестка вразумительного и конкретного ничего не сказала, разговаривала как-то нарочито натянуто и осторожно. Единственное, что поняла мать, — сын ранен и сейчас находится в госпитале уже здесь, в России. Она лихорадочно пыталась сопоставить даты, когда последний раз слышала его голос по телефону, – дней 10-12 назад. Вспоминала свой сумбурный разговор с невесткой:
— Да он же стрелять не умеет! Кого он там собирался защищать? У него там друг? Какой друг? Никогда не слышала, чтобы у него друзья были на Украине!
— В Донецке, Светлана Ивановна, в Донецке!
— Ну да… в Донецке. Он же совершенно мирный человек, он же не служил, он же…
— Светлана Ивановна, Вы совершенно не знаете своего сына, — голос невестки был металлически жёстким.
— Наташенька, как он мог поехать туда, у него же ты, доченьки маленькие, как же ты отпустила его, а нам ничего не сообщила?
— Светлана Ивановна, Вы много говорите не по существу. У вас взрослый сын, он хороший муж, отец, а ещё он настоящий человек, надёжный, мужественный. Но речь сейчас о другом: если Вы хотите увидеться с ним до операции, то сегодня утром выезжайте.
И всё… телефон запиликал, а мать почувствовала дрожь во всём теле, её прямо колотило, а зубы застучали, как от сильного озноба. Надо как-то сказать мужу, разбудить его и сообщить. Боже мой, а ведь она даже не спросила о ранении сына: куда ранен, серьёзно или легко…Как легко, если невестка просит встретиться с ним перед операцией?!.
Мать спустила ноги с кровати, тяжело вздохнула, потянулась рукой к ночнику, опрокинула на журнальном столике стакан с водой, чертыхнулась и заплакала, заскулила по-бабьи тонко, с подвыванием; слёзы катились по щекам, смешиваясь у подбородка со слизью, которая полилась из носа, – женщина растёрла её рукой, потом скомкала простыню, швырнула её в угол комнаты, резко поднялась и прямо босиком пошла в зал, где на диване спал муж.
— Петь, а Петь…
Муж рывком поднялся с дивана, почувствовав предательскую тошноту:
— Что случилось?
— Не знаю толком, но сыночек наш ранен, утром надо ехать в город, чтобы перед операцией успеть увидеть его.
— Где ранен? Света, скажи толком, что случилось, — голос мужа сразу охрип, так и продавился под тяжестью услышанного.
— Ничего сама не знаю. Под Донецком ранен… Петя, когда мы сына проглядели? Он же с детства такой болезненный рос, драться-то с мальчишками никогда не дрался. Ты же всё меня корил за то, что растёт маменькиным сынком!
Мужчина тяжело вздохнул, вышел в кухню, открыл шкафчик, достал сигареты… закурил… давно не курил: сердце подводило…
— Петя, тебе же курить врачи запретили! – жена подошла, рукой коснулась плеча мужа.
— Может, они и жить мне запретят? – он сделал глубокую затяжку и закашлялся.
– Собирайся, мать, утра ждать не будем: сейчас и поедем.
Где-то с полчаса ехали молча, обдумывая ситуацию. Первой нарушила молчание жена:
— Сын не звонил, и невестка тоже молчала, вот я лишний раз и не навязывалась со звонками: ты же в последний его приезд прицепился к нему с Украиной. Неужели поговорить больше не о чем было?
— А что он мою родню вспомнил? У него, кстати, фамилия-то украинская! А я родному брату и матери своей верю: мы и вправду оболванены здесь пропагандой. А они Порошенко верят, и всё там по-другому, не так, как у нас по ящику показывают! – от злости Пётр так и ударил плашмя ладонью по рулю.
— Ты поаккуратнее! За дорогой следи!
— А разве я не прав?
— У тебя своя правда, а у сына своя!
— Правда у него… сопляк, щенок… воевать он поехал! – в голосе Петра слышалось отчаяние.
— А ты всё пилил меня, что сын тюфяком растёт, что не так воспитали, — жена тихонько плакала, растирая слёзы по лицу.
— Где же это он стрелять научился? Вот скажи мне, мать, где он научился этому? Ладно, я Афган прошёл, хлебнул выше носа, но он-то… что он видел в жизни? Да я ему никогда о своей службе не рассказывал… да и он не расспрашивал.
— Да разве тебя можно о чём-то расспрашивать! Никогда у тебя с сыном не было понимания, словно чужие. А ведь он у нас поздний ребёнок и единственный, а ты всегда с ним был так строг, поэтому и не сложились у вас искренние отношения, как должны быть у отца с сыном!
— Не сложились, ты права: приедет сын с внучками, так ты в основном с ним и разговариваешь… или с невесткой, а я что… Я деньги в семью приношу, работаю, его же семье помогаю!
— Деньги, оказывается, это ещё не всё…наверно, нужны были разговоры по душам, а ты всё недооценивал сына, всё его критиковал!
К Ростову доехали за два часа. Потом долго сидели в машине, потому что в госпиталь их пустили только утром. За время томительного ожидания переругались, всё вспоминали детство Алёшки. Пётр несколько раз выходил из машины, нервно курил… А время тянулось так томительно долго!
Когда вошли в палату, отец уже вытирал носовым платком красное лицо, видно, что подскочило давление, и прерывисто дышал. Жена испугалась, как бы у него инсульта не было, недавно уже лежал в больнице в прединсультном состоянии. Она придерживала его под руку и уговаривала:
-Петя, Петя, не нервничай, не заводись…
Сын, похудевший, осунувшийся, с шрамом во всю щеку, улыбнулся родителям, но улыбка была какая-то вымученная, уставшая…
— Как доехали? – спросил он.
— Твоими молитвами, сынок, — дежурно ответила мать, с ужасом заметив, что грудь сына полностью перебинтована, а сам он натяжно и со свистом дышит.
— Я не хотел беспокоить вас до операции, а Наташка настояла и сообщила. Вы не переживайте, меня немного задело, — говорил сын с трудом, слова будто проглатывались. – Мы с тобой, отец, тогда не договорили, ты не понял меня, а потому я не сообщил тебе, куда собирался поехать. Но этой мой выбор, и я ни о чём не жалею. Ты никогда мне об Афгане не рассказывал, но я сам много читал и многое понял. Ты правильный человек, настоящий мужик, батя; и я тобой всегда гордился! Но сейчас у нас с тобой разные правды, батя. Боюсь, что ты не поймёшь меня.
Сын закашлялся, а мать присела рядом на кровать и гладила его здоровую, не задетую осколком руку.
Дверь палаты открылась, и вошёл тесть. Он кивнул сватам, пожал руку зятю, водрузил пакет на тумбочку и только тогда заговорил:
— А зять у меня молодец, мужик!
Пётр стоял молча, он пристально смотрел на сына и как будто не узнавал его. Вроде бы знакомое лицо, глаза, губы… А человек совсем незнакомый ему, отцу… другой человек…со своими мыслями, со своим понятием чести, наверно, и со своим понятием родины…
А сват всё говорил и говорил… о том, что оперировать их Алёшку будет самый лучший хирург, что он не слабак, зубы стиснул, но не стонал после ранения, пока сознание не потерял, что подивились его силе воли… что товарищей прикрыл…
Пётр почувствовал в ногах предательскую слабость и опустился на вовремя подставленный женой стул: тогда, в далёких восьмидесятых, он тоже был ранен: товарищей прикрыл, три дня в госпитале боролись за его жизнь, думали, что не вытащат, – он выжил! Так молодой был, крепкий! А с Алёшкой мать всё по больницам ездила, он рос слабеньким, болезненным. Вечерами у компьютера сидел и книги читал. Спортом не увлекался. У других сыновья в футбол играли, борьбой занимались… Пётр с завистью смотрел на соседских сверстников сына, спортивных, уверенных в себе ребят. А когда Алёшка женился, и дети появились, отец вздохнул с облегчением: наконец-то всё у него как у людей! В бассейн записался, в спортивную секцию… Правда, отец так никогда и не поинтересовался, в какую именно… да теперь понятно, в какую…
Сын с тревогой следил за враз изменившимся лицом отца: краснота отлила, и оно побелело. Отец машинально сжимал и разжимал кулаки и смотрел в одну точку, куда-то на грудь сына, где из-под бинтов выступила кровь. Сын проследил за взглядом отца и машинально натянул простынь до подбородка.
Сват посмотрел на часы и категорично сказал:
— Все, уходим, врач ограничил время пребывания посетителей. Ему сейчас волнения ни к чему. Наталья после операции позвонит. А теперь, дорогие сваточки, поехали к нам – посидим… поговорим. Он первым покинул палату, Светлана поцеловала сына, еле сдерживаясь, чтобы не заплакать:
— Удачи тебя, сынок. Я верю: всё пройдёт нормально. Мы тебя очень любим!
Отец тяжело встал со стула, подошёл к кровати, несколько секунд всматривался в такое родное лицо сына. Слова подбирал с трудом:
— Ты держись, Алёшка! – провёл дрожащей ладонью по слипшимся волосам сына, чего никогда не делал в детстве, потому что не был сентиментальным человеком, а жена постоянно пеняла его за это. – Держись, сынок, мы живучие, нас просто так не сломишь. А насчёт нашего с тобой спора… Прости: у каждого из нас своя правда, но ты мне сын, и я готов поверить тебе, встать на твою сторону!
В это время в окно стукнула какая-то птица. Она так и ударилась всем тельцем о стекло… Заметив, как вздрогнул отец, сын покачал головой:
— Всё будет нормально, батя! У хирурга такое же имя отчество, как и у меня, — Алексей Петрович. Это самая лучшая примета перед операцией.
Отец осторожно прикрыл за собою дверь и надолго застыл у окна напротив палаты. Там, внизу, шумела жизнь. Гудели машины, свистел ветер, люди шли по своим делам. А здесь было необычайно тихо. И тишина эта сжимала виски, она отгородила его от всего мира, выдавила из него силы, оглушила отчаянием и непонятой тоской… Надо потом говорить с сыном, много говорить, попытаться понять, почему это ему было нужно. С этим теперь надо было жить, жить как-то по-другому. Но как?..
Сват окликнул его:
— Пётр, пойдём! Да не переживай: всё будет нормально. Хирург Владимир Сергеевич – врач опытный, врач от Бога. Всё будет хорошо!
Отец вдруг почувствовал предательскую тошноту, руки повлажнели, а лоб покрылся испариной…
Людмила ДУДКА, фото Станислав Красильников / РИА Новости
